Отправлено: 27.09.08 08:28. Заголовок: Вольные: апгрейд, или Меня зовут Фриц

Продолжение первой книги о Вольных: Вторая Мировая + фэнтази, с нетипичным главным героем!)

 Отправлено: 24.12.08 23:28. Заголовок: - Этого не должно бы..

- Этого не должно было произойти! Я должен был.. должен был быть здесь! А не варить эту дурацкую кашу, ч-черт!..
Маленький складной ножик резко щелкнул в нервных руках Цветочкина, едва не отхватив владельцу палец. Паренек отшвырнул его – и снова схватил, принялся открывать и закрывать резкими щелчками.
- Брось, Рус. Ты всё равно ничем не помог бы… Это, понимаешь ли, начальство!
Катя отжала в тазик пропитанную кровью тряпицу; злобный презрительный фырк при упоминании командира роты на миг придал твердость ее дрожащим, как перед плачем, губам.
- Ещё и пригребли бы.. как врага народа.
* * *
Когда Катя пришла в свою землянку проведать пленного, он лежал неподвижно, неудобно, свесив с койки руку – будто его, приподняв, как кусок падали швырнули обратно – и бледный как смерть. И, судя по всему, уже почти захлебнулся собственной кровью, излишки которой тоненькой струйкой стекали из уголка его рта.
- Фриц!! – вопль ужаса вышел тихоньким хрипом, и медсестра, забыв о том, что зашла лишь на минутку, бросилась к умирающему фашисту.
Всё, что она могла сделать, – это повернуть его голову набок, чтобы раненый не давился натекающей в рот кровью; способа остановить легочное кровотечение просто не было. Оставалось только ждать, что произойдет быстрее: восстановится тромбик, оторванный чрезмерным усилием или жестокой встряской, или крови в этом светловолосом пареньке станет слишком мало для того, чтобы жить.
Минут через пять кровь перестала течь изо рта, но немец так и не пришел в себя, и грудь его едва-едва вздымалась – неровно, с перерывами, будто и без сознания ему было больно дышать. Катя взяла ладонь раненого – у неё всегда были ужасно холодные руки, но пальцы фашиста показались девчонке ледяными.
- Катька! Ты где там? Дмитрий Петрович орет-разрывается! – сунулась в землянку темноволосая худенькая медсестра.
- Тут.. пленный помирает, скажи, что я позже!..
- Помирает? Ну-ну.. Я вижу. Ничё такой.. эсэсовец!
Загадочно хмыкнув, коллега скрылась, и Катя только тогда спохватилась вытирать натекшую даже на пол кровь. Так её и нашел Рус.
* * *
- Понимаешь, он к завтра должен заговорить! Обязательно! Завтра ещё один допрос, и если он снова ничего не скажет, его пристрелят…
- Если б я был здесь.. Я же конвоир, я обязан был… Я б их порвал! Звери! Нельзя так, нельзя!..
Катя отмахнулась от Цветочкина: надоело смотреть, как он прилагает кучу нервных усилий к тому, чтобы отрезать себе складным ножиком пару пальцев.
- Порвал бы, ага. Голыми руками. Одной рукой за шиворот бы держал, а другой прям отрывал кусочки. А переводчика покамест коленом к полу, пока его очередь дойдет.
- Да ну тебя!! – взбесился Рус. Иногда, очень разозлившись, Катя становилась настоящей язвой, и он ненавидел в ней это.
- Никогда не грозись тем, что реально не можешь сделать, – Катя дрожащими руками прилепила окровавленную тряпку к краю тазика; выйти на улицу она боялась, боялась оставить это обескровленное существо во вражеской униформе, как будто жизнь покинет его, стоит только повернуться спиной.
* * *
- Эй, фашист.. Попей… – медсестра приподняла Фрицу голову – неумело, неловко: она, даже полумертвого, стеснялась его и боялась дотронуться.
Прикосновение к его выстриженному затылку, короткие-короткие волоски, колюче щекочущие ладонь – это было бы так волнующе и приятно, если бы не безвольная тяжесть его головы – и осознание того, что он умирает…
Тонкие бледные губы пленного немца совершенно не реагировали на едва-едва коснувшуюся их воду на наклоненном краешке кружки.
- Пей… – совсем уже жалобно и беспомощно повторила медсестра.
И, затравленно оглянувшись на пустую койку Цветочкина, на темные углы тесной землянки и на щели в двери, едва светящие умирающим вечерним светом, тихо безутешно заплакала.
* * *
Сегодня в госпитале всё было особенно плохо: умерли двое тяжелораненых, а военврач был подавлен и взбешен. Катю он отпустил едва ли не с пинками, рявкнув вслед что-то такое, что она предпочла не запоминать. Гораздо обиднее и страшнее было шушуканье и смешки других медсестер, замолкших при её появлении, и уловленный краем уха обрывок фразы: "…с фашистом в землянке…". Мужчин с их громогласным ревом и кучей командирских понтов Катя совсем не опасалась, а вот девушек – стерв и язв – боялась и ненавидела почти всех. Особенно – когда становилось понятно, что обсуждают с ядовитым шипением именно её.
- Катька-а… – донесся из-за спины манерный голосок одной из медсестер, и пальцы стиснулись на мотке бинтов так, что побелели костяшки. – А это правда, что ты в своей личной землянке уже не только с Цветочком, а ещё и с полицаем фашистским живешь?
Это было спрошено деланно-невинным тоном, но Катю такими уловками уже давным-давно было не обмануть.
- Он лежит там потому, что не хватило места в госпитале. И он не полицай.
- Ой, пра-авда?.. А я думала, Эсэс – они..
- Эсэс – это Эсэс, а полицаи – это полицаи, – как можно менее дерзко (чтобы стерва не расценила как агрессию и не напала в ответ) отрезала Катя и, закончив перевязку, направилась к следующему раненому.
Да так вся и сжалась, услышав за спиной:
- Ох, подстилка ж фашистская…
Это сказала не хихикнувшая в кулачок коллега, это прошептал раненый – седой худющий мужчина с усами, которому она только что перевязала простреленную ногу.

 Отправлено: 25.12.08 16:04. Заголовок: Фриц пишет: Паренек..

Фриц пишет:

цитата:

Паренек отшвырнул его – и снова схватил, принялся открывать и закрывать резкими щелчками.

Ну просто миниатюра на тему: "Злой Я и мой телефон"!.. Вот из-за этой привычки и пришлось недавно корпус поменять... Зато теперь ка новый! Можно снова приступать к порче имущества...

А если серьёзно... Катьку очень жалко. Буквально ощущается, как ей тяжело...

 Отправлено: 25.12.08 18:36. Заголовок: Фриц пишет: Маленьк..

Фриц пишет:

цитата:

Маленький складной ножик резко щелкнул в нервных руках Цветочкина, едва не отхватив владельцу палец. Паренек отшвырнул его – и снова схватил, принялся открывать и закрывать резкими щелчками.

Эпилептик или маньяк?

Фриц пишет:

цитата:

- Помирает? Ну-ну.. Я вижу. Ничё такой.. эсэсовец!

- чувствуется окончание фразы - " ну и ... с ним"

 Отправлено: 25.12.08 22:00. Заголовок: Hauptman пишет: Эпи..

Ельф Дык с тебя с телефоном фсё и песальсь))) Думаю, новый корпус ты будешь беречь дольше.. первые 3 дня...
Hauptman пишет:

цитата:

Эпилептик или маньяк?

Нервничающий ельф!
Hauptman пишет:

цитата:

чувствуется окончание фразы - " ну и ... с ним"

Ну да, вполне возможно... Народ там невоспитанный (если не считать Кати и Руса)!

 Отправлено: 25.12.08 22:07. Заголовок: - А чё, Цветочкин, п..

- А чё, Цветочкин, правда что ли, что Катюха в землянку к себе фашиста взяла?
Рус сердито бросил обратно в котел недоваренную крупу из черпака, но мелкие брызги кипятка, вопреки его тайным надеждам, долетели только до него самого.
Несколько солдат во главе с лыбящимся Каскевичем, обступившие полевую кухню, переглянулись; кто-то гыгыкнул.
- Ваше-то какое дело? – угрюмо отозвался Рус, со всё большим ожесточением размешивая кашу. – Он наверняка многое знает и может быть полезен, а вот кое-кто упорно не хочет этого понять и делает всё, чтобы Фриц умер, ничего не рассказав.
- Это кто же, интересно? – подозрительно прищурился Чугунков – невысокий боец в обтрепанной одежке, поверх которой буйствовали нечесаные черные кудри.
- Те, кто предпочитает с едва живыми пленными воевать!
- Ты, Цветочек, говори, да не заговаривайся! – Каскевич с важным видом ступил ближе и зловеще (по крайней мере, в собственном представлении) усмехнулся. – Хороший фашист – это мертвый фашист. Запомни это!
На такую банальность, да ещё и с таким пафосом сказанную, Рус вообще предпочел не реагировать. Только закатил глаза и, отвернувшись, скорчил рожу.
Наступило молчание. Солдаты затихли, опёршись на винтовки, глядя кто по сторонам, кто, в ожидании каши, в котёл: пляска крупинок в бурлящей воде завораживала и расслабляла. А потому все дружно подпрыгнули, как током ударенные, когда Цветочкин вдруг в полной тишине заорал во всю глотку:
- Товарищ старший лейтенант!! Каша сварилась!!!
- Ооох, мать твою!! Сдурел?! – проблеял, трясясь, вытаращив сумасшедшие глаза, Каскевич.
Рус торжествующе ухмыльнулся: это была хоть маленькая, а месть.

 Отправлено: 25.12.08 23:34. Заголовок: Гы. Каскевеч сакс. :..

Гы. Каскевеч сакс.

 Отправлено: 04.01.09 00:30. Заголовок: :sm54: Имхо, он вс..

Имхо, он всё-таки больше славянской национальности, чем саксонской...

 Отправлено: 04.01.09 00:57. Заголовок: Катя вздрогнула от д..

Катя вздрогнула от донёсшегося с улицы вопля и только сейчас заметила, как сильно тянет холодом от двери. Обернулась – на пороге стоял, прислонившись к косяку, командир роты. Медсестра глянула вбок и покраснела, вспомнив последнюю свою реплику, обращённую к неподвижному телу немца («Пей, ну пожалуйста, ну не зря же меня на весь госпиталь из-за тебя ославили, фашист поганый…»), которую конечно же услышал Онуфрий Борисович.
- Я.. – старлей откашлялся, сурово косясь в сторону. – Катюша, я вот тут.. коньяка принёс. Из личных, так сказать, запасов…
Медсестра едва успела возмущённо округлить глаза, как комроты продолжил:
- Это, ежели кого едва живого чтоб поднять – первейшее дело!
И офицер, шагнув вперёд, протянул Кате фляжку.
Дуться и гордо отказываться – это было не по уставу. Да и не в обычаях Кати. Да и что плохого сделал командир роты непосредственно ей, медсестре? Подумаешь, уходил до полусмерти пленного эсэсовца на допросе… Который лежит теперь пластом, и дыхания почти не слышно, и пульс нитевидный, и воды в него влилось от силы полтора глотка, и нечем возместить теперь такую большую потерю крови…
Тонкие пальцы Кати сжались на металлических боках фляжки, взблеснувшей отражением темнеющего неба.
- Онуфрий Борисович… Я.. просто не понимаю! В чём логика? Зачем сначала.. а потом?..
Пожилой офицер грозно уставился в пол. Но походил он при этом на провинившегося, замученного совестью мальчишку.
- Да.. я, едрить его, не сразу понял-то… – глухо проговорил комроты. – Что переводчик, гад, что-то не то переводит! Фашист говорил чего-то, а..
Онуфрий Борисович махнул рукой, то ли осознав, что не по уставу это – отчитываться старшему лейтенанту перед медсестрой, то ли решив, что дальнейший рассказ о допросе будет всего лишь оправданием и перекидыванием вины на чужие плечи.
- Короче, завтра другой переводчик будет! Заказал из штаба нового, – заключил старлей. Помолчал немного – и вдруг спохватился: – О главном-то забыл! Катюша! Ты знать должна: не было ли у фашиста с собой какой сумки?
- А.. да, кажется… Сейчас! – Катя покопалась в углу среди разнообразного хлама, куда Воробьев вроде бы бросил, притащив Фрица, что-то черное. – Вот! На нём вещмешок был.
Старлей повертел в руках объемистый черный рюкзак со множеством пряжек, молний и заклепок. Проверил материал на прочность, неодобрительно покосился на черно-белый фашистский крест сбоку, заглянул внутрь. Почти сразу же немецкий рюкзак был поспешно захлопнут, а старлей оказался за порогом.
- Ну.. пойду я! – поспешил он попрощаться с медсестрой. – Долг офицерский зовёт: Цветочкин кашу сварил!
Катя улыбнулась вслед командиру роты и повернулась к немцу.
Его глаза были открыты.
Его глаза были без белков, со змеиными вертикальными зрачками.
- H'aell-Kha Schei'llehm, – хрипнул глухой металлический голос из неподвижных губ паренька.
В следующий миг жуткие нелюдские глаза закрылись, будто они почудились Кате; всё напружиненное тело пленного бессильно опало на койку, и его затрясла крупная дрожь.
- Мамочка… – сипнула медсестра.
Она замерла на месте, скованная темным потусторонним ужасом: в этих глазах, за долю мига, как обрывок кошмара, сверкнувших на изуродованном лице фашиста, не было ничего человеческого и даже земного. Это были два небесно-стальных окна в мир демонов.
- Kalt.. K-kalt… – в несчастном слабом голосе, который заставил оцепеневшую Катю вздрогнуть, не было ничего общего с металлическим гулом, послышавшимся ей полминуты назад.
Всего лишь голос едва живого обескровленного паренька, по-немецки жалующегося на холод…
- Показалось.. – прошептала медсестра. – Просто показалось…

 Отправлено: 04.01.09 02:25. Заголовок: Да. Жуткий, пугающий..

Да. Жуткий, пугающий момент. Всегда пугаюсь, когда Торки берёт частичный контроль....

 Отправлено: 04.01.09 02:45. Заголовок: :sm5: Хееехх)) Надо..

Хееехх)) Надо мне постараться делать их в дальнейшем ещё более жуткими... Всё-таки, относительно Земли-альт, Тор-Катан - демон, и восприниматься должен соответственно! Да, надо обставлять впредь его проявления в поведении Фрица как-нибудь очень DOOM'но)))))

 Отправлено: 04.01.09 23:53. Заголовок: ага))..

ага))

 Отправлено: 20.01.09 01:54. Заголовок: Глава 4. Ценный плен..

Глава 4. Ценный пленный

- Твоё имя, фамилия, год и место рождения! – потребовал старлей.
Он сидел на той же колченогой табуретке, что и вчера, опершись локтями на колени. Рядом стоял новый переводчик в аккуратно подогнанной военной форме и удивленно косился на лежащего пластом на койке светловолосого паренька. Мальчишка, совсем мальчишка… Откуда он здесь взялся, зачем понадобился, что он, в конце концов, может знать? Зачем держат его здесь, едва живого, бледного как смерть, в окровавленных на груди повязках, почему не добьют хоть из жалости?
- Wie ist Ihr Name, Geburtsjahr und Geburtsort?
Полуприкрытые воспаленные веки дрогнули, и первый звук, который попытался произнести немец, получился едва слышным сиплым хрипом. Чтобы услышать хоть что-то, пришлось наклониться; переводчик даже на расстоянии ощутил, как от пленного пышет жаром. Немца трясла лихорадка, и глубокая рана через всё лицо выглядела очень скверно.
- Фриц Блитцтод, тысяча девятьсот двадцать третий, Берлин, – сказал переводчик, повернувшись к командиру роты. Его голос так странно звучал по сравнению с голосом светловолосого паренька – таким слабым, что не сразу поймешь, на каком языке он говорит. И добавил от себя: – Интересная фамилия у него! Blitz Tod – переводится как «молниеносная смерть», или, если одним словом.. СмертеВзблеск…
- Оставьте ваши лингвистические изыскания… – поморщился Онуфрий Борисович. – Зачем он пришёл сюда?
Фриц ответил, изобразив правым уголком рта что-то похожее на половинку ухмылки. Переводчик кашлянул.
- Он говорит, что шел сам только до первой гранаты.
- Зачем шёл на советскую территорию?
Помутневшие от боли глаза пленного открылись полностью, и он заговорил – быстро, прерывисто, захлёбываясь словами.
- Я не мог оставаться у своих, – затараторил переводчик от первого лица, чтобы успеть за Фрицем. – Меня бы всё равно разыскало гестапо, хоть они и уверены, что уничтожили меня. Это всё потому… что я пытался… пытался убить Гитлера, – поражённо закончил переводчик.
- Врёшь! – воскликнул старлей, подскочив.
Фриц вздохнул и покачал головой.
- Чем я могу доказать? Я могу рассказать всё о почётном карауле. Я могу описать в деталях убранство зала, в котором это произошло. Я могу рассказать о тайной работе моего отца, Германа Блитцтода, против государственной машины. Я могу сказать имена людей, помешавших мне в последний момент.
Фриц поднял подрагивающую руку к лицу, и переводчик дёрнулся, замолчав. Пригладив короткие светлые волосы назад, немец продемонстрировал круглую отметинку от пули посередине лба.
- Контрольный выстрел. Думали, что убили меня.
- С этой историей ещё разберёмся… – изменившимся голосом проговорил старлей.
Он не мог верить, ведь перед ним был почти ребенок – измученный болью светловолосый мальчишка с распоротым лицом; но почему-то – верил. Командир роты сталкивался со Смертью достаточно раз, чтобы понять: глаза молодого немца, полуприкрытые от слабости и подернутые болезненной мутью, но глядящие теперь прямо, в упор – видели перед собой её оскал, и не раз.
- Что за бумаги ты принёс с собой в вещмешке?
- Чертёж шифровальной машины.
- Где взял?! – старлей подался вперёд, вцепившись в край кровати.
- У отца.
- Что за машина? Где используется?
- Новая разработка, с повышенным уровнем секретности. Её скоро начнут производить; в пользование разведки она поступит в декабре этого года.
В землянке повисла тишина. Мерно тикали командирские часы Онуфрия Борисовича, да негромко хрипло дышал раненый немец.
- Ты очень, очень ценный пленник, Блитцтод… – произнёс наконец комроты. – Я доставлю тебя в штаб, и… А ты, – старлей ткнул пальцем в переводчика, и тот запнулся на полуслове, так и не дообъяснив Фрицу, какой он ценный, – ты забудь всё, что слышал тут, иначе война всё спишет, ты ведь понимаешь. Если что – доложу, что тебя убил вот этот вот фашист. А, Фриц? – старлей подмигнул немцу. – Договорились?
- Я буду молчать.

Воспоминания: Начало пути

- Один вопрос, товарищ старший лейтенант. И я всё забуду.
Переводчик выдержал мрачный взгляд из-под нахмуренных бровей.
- Ну?
- Герман Блитцтод, о котором говорил пленный.. Это тот самый?..
- Да, тот самый. И больше ни слова об этом.
* * *
Пленный немец закрыл глаза, стиснув зубы. Его трясло - жестоко, неумолимо – будто он, оттаивая, только сейчас начинал чувствовать холод, сковавший снаружи и изнутри. Это чувство утраты, не дававшее вздохнуть полной грудью всё это время, пока безжалостная сила тащила его, полубесчувственного, через воронки и траншеи от Берлина до линии фронта, – теперь Фриц понял, откуда это чувство. "Мой отец, Герман Блитцтод…" "Это тот самый?.."
- Va.. ter… – горько, жалобно, как брошенный ребенок, прошептал Фриц.
А в его голове, в висках, мерно и горячо стучала кровь, пульсирующая в раздувшейся воспаленной ране через всё лицо. Только для Фрица, закрывшего глаза, это не было ударами его собственного сердца, отдающими в крупные артерии, а через них – в вены, набухшие на висках. Для него это был звук шагов.
Звук шагов.. тяжелых и уверенных… Здесь иначе никто и не ходит. Здесь такие звучные полы, здесь такая звенящая тишина, что за два коридора слышно, как ты идешь. И только попробуй ступить неуверенно или прокрасться.
"Бух, бух..." – сердце в висках.
"Бух, бух..." – шаги в бесконечном извилистом коридоре, где вдоль стен горят изогнувшиеся сложными ломаными фигурами светильники, освещая золото и пурпур на стенах: темно-пурпурные флаги, золотые кисти, черные орлы, сжимающие в когтях тугие венки, черный изломанный контур свастики в центре каждого флага.
Фриц сам не понял, как он очутился сейчас в этом коридоре, исхоженном бесконечное число раз, изо дня в день. Он слышал шаги навстречу – и совершенно точно знал, что они несут беду.
Высокий мужчина в черной форме Эсэс вышагнул навстречу из-за поворота коридора – прямо и уверенно. И шагал он, как шагает победитель. И только во взгляде – привычно заледеневшем – проступил сейчас, в безлюдном коридоре, обреченный застывший ужас.
- Фриц.
Твердая рука перехватила молодого солдата за плечо.
Холодные бледно-голубые глаза, седина в светлых волосах – белобрысый паренек в форме Почетного Караула был похож на старшего офицера, как отражение в зеркале, помолодевшее на двадцать лет.
- Да, пап? – девятнадцатилетний Истинный Ариец из Почетного Караула, которым тайно гордился сам Гитлер, всегда умел владеть голосом. Но сейчас, при виде загнанного страха в ледяных глазах отца, его голос дрогнул.
- Фриц, они всё знают. Попытайся спасти мать и сестру.
Ярко-голубые глаза паренька не успели испуганно округлиться, не успела разжаться стальная хватка на его жестком серебристом погоне, а из ближайшей двери уже бесшумно вынырнули двое.
- Герман Блитцтод, пройдемте для беседы.
Офицер не сопротивлялся. Он бросил последний взгляд на сына, и этим взглядом сказал ему всё, что хотел. "Нет смысла упираться: ты тогда тоже встрянешь в драку, а ты должен сейчас спасать Ханну и Гретхен". Фриц отсалютовал, как положено; щелкнув подкованными сапогами, развернулся на пятках и зашагал прочь по коридору.
Они всё знают. Мама и сестренка в опасности. Вперед, вперед, спокойно вперед. Не бежать. Только не бежать. Они могут слушать за каждой дверью… Пока они думают, что ты лоялен, ты..
Выстрел!
Фриц дернулся на полушаге, и глаза его остекленело застыли на исказившемся болью лице, с которого схлынула краска.
Звука падения тела не было. Наверное, его поддержали. Осторожно опустили голову на стол и вложили пистолет в руку...
В повисшей тишине шаркнул по полу сапог. И ещё раз. И ещё. Быстрее. Четче. Вперед.
По коридору между бесконечными рядами знамен со свастиками и орлами шел светловолосый паренек в униформе Почетного Караула Гитлера. Шаг за шагом –он принуждал себя идти. Со всё тем же мёртвым остекленевшим взглядом…